Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Николай Гоголь — Вечер накануне Ивана Купала». Если у Вас нет времени на чтение или статья не полностью решает Вашу проблему, можете получить онлайн консультацию квалифицированного юриста в форме ниже.
Людей издавна притягивали разные тайны: причуды домового, танцы русалок в лунную ночь, шабаш ведьм. В русских сказках герои вынуждены были общаться с нечистой силой, чтобы справиться с испытаниями (именно Баба-Яга обычно дает волшебный клубок, указывающий дорогу). В творчестве Николая Васильевича Гоголя тоже немало нечисти. Черт помогает герою Вакуле слетать в Петербург к самой царице, а утопленница-панночка дает возможность главному герою Левко жениться на любимой девушке.
«Вечер накануне Ивана Купала»
БЫЛЬ, РАССКАЗАННАЯ ДЬЯЧКОМ ***СКОЙ ЦЕРКВИ
«За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда если упросишь его рассказать что сызнова, то, смотри, что-нибудь да вкинет новое или переиначит так, что узнать нельзя. Раз один из тех господ — нам, простым людям, мудрено и назвать их — писаки они не писаки, а вот то самое, что барышники на наших ярмарках. Нахватают, напросят, накрадут всякой всячины, да и выпускают книжечки не толще букваря каждый месяц или неделю, — один из этих господ и выманил у Фомы Григорьевича эту самую историю, а он вовсе и позабыл о ней. Только приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я и которого одну повесть вы, думаю, уже прочли, — привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку.
— Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?»…
Николай Гоголь «Вечер накануне Ивана Купала. Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви»
Одна из самых страшных повестей (наряду со «Страшной местью») цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Даже, возможно, самая страшная. Но и поучительная. И вызывающая воспоминания.
…Мне, наверное, было 10 лет, а может 11. Финал советских времен, год так 1988, 89-й. Были тогда такие летние лагеря при школах (они и сейчас есть). После обеда учительница читает нам «Вечер накануне Ивана Купала». За окном школьного кабинета горячее лето, а мне холодно. Холодно и страшно, но при этом я боялся пропустить хоть слово, затягивали эти слова и обо всем заставляли забывать, что в мире вокруг делалось… Помню, как я всей душой желал, чтобы Петрусь не убил топором шестилетнего брата своей возлюбленной. Но вот он уже поднимает топор, бьет им и… кровь, которую начинает высасывать безобразная ведьма. И я, вздрогнув, не смог удержаться и вскрикнул «Не-е-ет!!!», да так, что учительница даже хотела прекратить чтение повести.
…Оказалось, детское впечатление живуче. Перечитывая совсем недавно эту повесть, я также хотел (снова!), чтоб это убийство ни в чем не повинного ребенка не произошло! Но оно происходит, и я опять вздрагиваю, и сам не замечаю, как кричу «Не-е-ет!!!» Вот такое воздействие классической русской литературы, живого гоголевского слова.
Ему некуда было деваться, скажут мне. Он на это пошел, чтобы быть с любимой. А я отвечу, что не верю я в такую любовь, и, словно, в ответ на это неверие, Гоголь раскрывает страшную картину жизни молодых героев после их свадьбы. Петрусь понемногу сходит с ума, говоря современным языком, такой «депресняк» на него напал, что не дай Бог никому!.. И, конечно, страшный финал…
“Вечер накануне Ивана Купала”, анализ повести Гоголя
Людей издавна притягивали разные тайны: причуды домового, танцы русалок в лунную ночь, шабаш ведьм. В русских сказках герои вынуждены были общаться с нечистой силой, чтобы справиться с испытаниями .
В творчестве Николая Васильевича Гоголя тоже немало нечисти.
Черт помогает герою Вакуле слетать в Петербург к самой царице, а утопленница-панночка дает возможность главному герою Левко жениться на любимой девушке.
Однако связь с нечистой силой рано или поздно потребует расплаты. Как правило, это душа, которую и приходится отдать Сатане за помощь. Это один из самых устойчивых мотивов в мировой литературе.
Звучит он и в творчестве Н. Гоголя. Свой цикл повестей и рассказов под называнием “Вечера на хуторе близ Диканьки” начал повестью “Басаврюк”. Впервые она именно под этим названием появилась в журнале “Отечественные записки” в 1830 году.
Позже повесть получила название “Вечер накануне Ивана Купала” . Эта ночь полна тайн и чудес, ведь, если найти цветок папоротника, то может исполниться самая заветная мечта.
Такую мечту имел главный герой повести – работник Петр Бездомный.
Полюбив Пидорку, дочку хозяина, старого казака Коржа, безденежный Петрусь готов заключить сделку хоть с самим Дьяволом, воплощением которого в повести является Басаврюк.
Как раз в ночь на Ивана Купалу Петро и находит заветный цветок папоротника, после чего ведьма раскрывает перед ним богатства: и золотые червонцы, и драгоценные камни.
А цена за это – смерть безвинного ребенка, шестилетнего брата Пидорки Ивася.
В бешенстве бросился герой с ножом на ведьму, но помутился разум у юноши, и под напором нечисти совершил смертный грех Петрусь. Не помнил он, как оказались у него два мешка с золотом. Вот и долгожданная свадьба, да только нет счастья ни убийце, ни несчастной Пидорке.
Жених ее теперь как проклятый: все силится вспомнить что-то, поэтому больше не веселится, а целыми днями сидит возле мешков с золотом. Да и Пидорка уже не та: “Ни румянца, ни усмешки; изныла, исчахла, выплакались ясные очи”.
Новая встреча с ведьмой возвращает Петру воспоминание о страшном грехе, совершенном им ради любви. Но час расплаты наступает: в ночь на Ивана Купала явившийся призрак Ивася забирает с собой своего убийцу – только горстка пепла остается от несчастного юноши. Узнавшая страшную тайну Пидорка вынуждена до конца жизни замаливать смертный грех за своего мужа.
А в селе вновь появляется Басаврюк, принявший человеческий облик, чтобы приманивать молодцев. Ведь “клады не даются нечистым рукам”, вот так он и приманивает юношей, а после губит. Так проявляется в произведении мотив призрачности богатства, добытого нечестным путем, характерного для украинского и русского фольклора.
В основу сюжета этой повести положены украинские народные легенды и предания об Иване Купала. Первая редакция повести под названием “Басаврюк” вызвала множество замечаний со стороны критиков и читателей. Тогда Гоголь сократил повесть, устранил длинные описания и второстепенные подробности. Например, он не стал давать описание жизни Петро Бездомного.
Больше всего Гоголь изменил финал. Первоначально сюжет повести оканчивался иначе: разбогатевший Петрусь стал скупым, доведя себя и свою жену Пидорку до крайней степени нищеты. Такие мотивы были характерны для нравоописательных повестей 20-х годов XIX века.
Гоголь создал совершенно новое произведение, добившись сюжетной лаконичности. Конечно, фольклорные мотивы звучат и в портретах главных героев, особенно Пидорки, и в описании их свадьбы, и в пейзажных зарисовках всех времен года .
Однако, включив фольклорные мотивы, но отказавшись от нравоучительного морализаторства, автор создал динамичный сюжет.
Получение богатства вызвано меркантильными соображениями, и хотя Петрусь хочет жениться на любимой девушке, его сделка с Дьяволом изначально обречена, ведь ценность всего материального несоразмерна духовно-нравственным началу. Клад становится испытанием для Петра, убившего невинного ребенка и добывшего золото страшной ценой.
За это он и наказан.
Центральная тема, объединяющая все повести цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» – неизменное торжество добра над злом.
На примере своих героев Гоголь показывает, что деньги далеко не всегда являются синонимом счастья, земные страсти делают из человека заложником темных сил, а добродетель и искренняя вера всегда спасут даже в самой сложной жизненной ситуации.
Основная мысль произведения достаточно проста и понятна – все тайное, так или иначе, становится явным, а за содеянное зло неизменно придет расплата. При этом автор не осуждает героев, чей смысл жизни заключается в потакании своим низменным страстям, поскольку все они уже наказаны по заслугам и высмеяны.
Именно юмор помогает автору в легкой и ненавязчивой форме донести до читателя прописную истину – жить нужно по совести, в любви и сострадании к ближним, и тогда никакая темная сила не причинит вреда, а чертовщина пройдет стороной.
Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви
За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда, если упросишь его рассказать что сызнова, то, смотри, что-нибудь да вкинет новое, или переиначит так, что узнать нельзя. Раз, один из тех господ — нам простым людям мудрено и назвать их — писаки они, не писаки, а вот то самое, что барышники на наших ярмарках. Нахватают, напросят, накрадут всякой всячины, да и выпускают книжечки, не толще букваря, каждый месяц или неделю. Один из этих господ и выманил у Фомы Григорьевича эту самую историю, а он вовсе и позабыл о ней. Только приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я, и которого одну повесть вы, думаю, уже прочли; привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку. «Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?» Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса. «Как, что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова». — «Кто вам сказал, что это мои слова?» — «Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком». — Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучый москаль. Так ли я говорил? Що-то вже, як у кого чорт ма клепки в голови! Слушайте, я вам расскажу ее сейчас». Мы придвинулись к столу, и он начал:
———
Дед мой (царство ему небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханци пшеничные, да маковники в меду) умел чудно рассказывать. Бывало, поведет речь — целый день не подвинулся бы с места, и всё бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру, который как начнет москаля везть, да еще и языком таким, будто ему три дня есть не давали, то хоть берись за шапку, да из хаты. Как теперь помню — покойная старуха, мать моя, была еще жива — как в долгий зимний вечер, когда на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькое стекло нашей хаты, сидела она перед гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне. Каганец, дрожа и вспыхивая, как бы пугаясь чего, светил нам в хате. Веретено жужжало; а мы все, дети, собравшись в кучку, слушали деда, не слезавшего от старости, более пяти лет, с своей печки. Но ни дивные речи про давнюю старину, про наезды запорожцев, про ляхов, про молодецкие дела Подковы, Полтора-Кожуха и Сагайдачного не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное чудное дело, от которых всегда дрожь проходила по телу и волосы ерошились на голове. Иной раз страх, бывало, такой заберет от них, что всё с вечера показывается бог знает каким чудищем. Случится, ночью выйдешь за чем-нибудь из хаты, вот так и думаешь, что на постели твоей уклался спать выходец с того света. И, чтобы мне не довелось рассказывать этого в другой раз, если не принимал часто издали собственную положенную в головах свитку за свернувшегося дьявола. Но главное в рассказах деда было то, что в жизнь свою он никогда не лгал, и что, бывало, ни скажет, то именно так и было. Одну из его чудных историй перескажу теперь вам. Знаю, что много наберется таких умников, пописывающих по судам и читающих даже гражданскую грамоту, которые если дать им в руки простой часослов, не разобрали бы ни аза в нем, а показывать на позор свои зубы — есть уменье. Им всё, что ни расскажешь, в смех. Эдакое неверье разошлось по свету! Да чего, — вот, не люби бог меня и пречистая дева! вы, может, даже не поверите: раз как-то заикнулся про ведьм — что ж? нашелся сорви-голова, ведьмам не верит! Да, слава богу, вот я сколько живу уже на свете, видел таких иноверцев, которым провозить попа в решете было легче, нежели нашему брату понюхать табаку; а и те открещивались от ведьм. Но приснись им, не хочется только выговорить, что такое, нечего и толковать об них.
Лет — куды! более чем за сто, говорил покойник дед мой, нашего села и не узнал бы никто: хутор, самый бедный хутор! Избенок десять, не обмазанных, не укрытых, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня, ни сарая порядочного, где бы поставить скотину или воз. Это ж еще богачи так жили; а посмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата! Только по дыму и можно было узнать, что живет там человек божий. Вы спросите, отчего они жили так? Бедность не бедность; потому что тогда козаковал почти всякой и набирал в чужих землях не мало добра; а больше оттого, что незачем было заводиться порядочною хатою. Какого народу тогда не шаталось по всем местам: крымцы, ляхи, литвинство! Бывало то, что и свои наедут кучами и обдирают своих же. Всего бывало.
В этом-то хуторе показывался часто человек, или лучше дьявол в человеческом образе. Откуда он, зачем приходил, никто не знал. Гуляет, пьянствует и вдруг пропадет, как в воду, и слуху нет. Там, глядь — снова будто с неба упал, рыскает по улицам села, которого теперь и следу нет и которое было, может, не дальше ста шагов от Диканьки. Понаберет встречных козаков: хохот, песни, деньги сыплются, водка как вода … Пристанет, бывало, к красным девушкам: надарит лент, серег, монист — девать некуда! Правда, что красные девушки немного призадумывались, принимая подарки: бог знает, может, в самом деле перешли они через нечистые руки. Родная тетка моего деда, содержавшая в то время шинок по нынешней Опошнянской д��роге, в котором часто разгульничал Басаврюк, так называли этого бесовского человека, именно говорила, что ни за какие благополучия в свете не согласилась бы принять от него подарков. Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента. Бог с ними тогда, с этими подарками! Но вот беда — и отвязаться нельзя: бросишь в воду — плывет чертовский перстень или монисто поверх воды, и к тебе же в руки.
В селе была церковь, чуть ли еще, как вспомню, не святого Пантелея. Жил тогда при ней иерей, блаженной памяти отец Афанасий. Заметив, что Басаврюк и на Светлое Воскресение не бывал в церкви, задумал было пожурить его — наложить церковное покаяние. Куды! насилу ноги унес. «Слушай, паноче!» загремел он ему в ответ: «знай лучше свое дело, чем мешаться в чужие, если не хочешь, чтобы козлиное горло твое было залеплено горячею кутею!» Что делать с окаянным? Отец Афанасий объявил только, что всякого, кто зазнается с Басаврюком, станет считать за католика, врага Христовой церкви и всего человеческого рода.
